Стареющие творцы склонны наделять свои произведения библейским символизмом. Назовём это явление сенильной амбициозностью, хотя истинной его причиной может быть что угодно — от любви к «Властелину колец» до предчувствия скорой смерти. Это ничуть не странно, даже естественно. Странно то, что Даррена Аронофски накрыло так рано. Ему ведь даже пятидесяти нет! Знай себе ешь, пей да порти молодух.
Только не подумайте, что «мама!» — приквел к «Реквиему по мечте» с угрозой самостоятельной трилогии. Нет никаких сомнений: старина Даррен и ест, и пьёт, и с молодухами у него вроде бы полный порядок. Насыщенная жизнь не мешает киноделу проповедовать с такой чистой первобытной яростью, что хочется вскочить с места и заголосить: «Да, да, да, брат, я слышу тебя! Аллилуйя!» И плевать, что «Ной» 2014 года с его гигантскими каменными големами и ветхозаветным аналогом анобтаниума как две капли воды похож на обычное фэнтези. Ведь под попсово цветастым маркетинговым фантиком Аронофски припрятал жуткую историю о превращении праведника в упоротого, склонного к массовым убийствам фанатика.
Банальная аксиома: человек слаб. Он не способен услышать глас Бога, а услышав, растолкует по-своему и сделает всё в собственной неподражаемой манере. То бишь, с точностью до наоборот. Например, экранизирует Слово Божие в стилистике типичного хоррора про вторжение на территорию частной собственности. С другой стороны, это ли не доказательство одарённости венценосной твари? Гляньте, оно ещё вчера лазало по пальмам в поисках пропитания, а сегодня своими словами пересказывает Священное Писание, снабжая историю закономерным финалом. Концовка фильма — это не отсебятина, это очевидный вывод, который наверняка доказывается математическим путём.
Аронофски гениален, глупо отрицать очевидное. Как гениальна история Поэта и его Музы, живущих в мире и согласии до тех пор, пока у Поэта не пропадает вдохновение, а вместе с ним аппетит, потенция и смысл существования. Тогда-то Муза, искренне считавшая себя счастливой, оказывается в крайне неловком положении. Она с удивлением обнаруживает, что крепкий алкоголь и дружеская беседа занимают Поэта много больше, чем её роскошное юное тело.
Поэт — он как завод, конвейер, чья единственная функция — творить, и лишь его творения что-то значат. Всё остальное — декорации, вещи, которые легко заменить новыми. Нерадостная перспектива для женщины, посвятившей жизнь эгоистичному творцу. В сердце Музы гнездится печаль, по телу снуют паразиты… где-то в тишине слышится лёгкое «Дзынь!» Бедняжка всё чаще поглядывает на подвальную печь, будто надеясь воскресить угасшее пламя любви. Или сжечь назойливых паразитов.
«мама!» могла бы стать шкатулкой с двойным дном, образцовым аллегорическим шедевром, но не стала. Если события первой половины картины можно трактовать по-разному, вторая не оставляет простора для воображения. Аронофски милостиво избавляет зрителя от мыслительной агонии, возлагая священную миссию поиска глубинного смысла на собственные плечи.
Людям, совершенно не знакомым с христианством (а такие вообще есть?), будет сложно переварить основной посыл фильма и в особенности его концовку. Действия главного героя вызовут у них широчайший спектр эмоций — от недоверия до полнейшего офигевания. Опять же, досадно, что Аронофски не приберёг альтернативного объяснения творящемуся на экране аду. Вместо шкатулки с двойным дном зритель получает бездонный колодец, шокирующий своей, ну… бездонностью.
Любую киноленту по мотивам годного литературного первоисточника можно обвинить в уйме грехов: тут вам и вырезанные сюжетные линии, и выброшенные за ненадобностью целые куски повествования, и вышеупомянутая отсебятина. Фокус в том, что «мама!» с лёгкостью может позволить себе что угодно. Даже боевых человекоподобных роботов и ядерную бомбардировку! Хотя нет, не может: бюджет камерного ужастика не позволяет развернуться. Впрочем, одна батальная сцена в фильме таки присутствует.
Инфернальная дикость происходящего убивает мозг вернее тяжёлых наркотиков. А потом Аронофски вытаскивает из рукава до поры припрятанный туз. Неожиданное просветление сродни лёгкой контузии; ватные ноги в комплекте. Как ни странно, вместе с финальными титрами возвращаются аппетит, потенция и желание творить. Все мы в некотором роде творцы, не правда ли?
Только не подумайте, что «мама!» — приквел к «Реквиему по мечте» с угрозой самостоятельной трилогии. Нет никаких сомнений: старина Даррен и ест, и пьёт, и с молодухами у него вроде бы полный порядок. Насыщенная жизнь не мешает киноделу проповедовать с такой чистой первобытной яростью, что хочется вскочить с места и заголосить: «Да, да, да, брат, я слышу тебя! Аллилуйя!» И плевать, что «Ной» 2014 года с его гигантскими каменными големами и ветхозаветным аналогом анобтаниума как две капли воды похож на обычное фэнтези. Ведь под попсово цветастым маркетинговым фантиком Аронофски припрятал жуткую историю о превращении праведника в упоротого, склонного к массовым убийствам фанатика.
Банальная аксиома: человек слаб. Он не способен услышать глас Бога, а услышав, растолкует по-своему и сделает всё в собственной неподражаемой манере. То бишь, с точностью до наоборот. Например, экранизирует Слово Божие в стилистике типичного хоррора про вторжение на территорию частной собственности. С другой стороны, это ли не доказательство одарённости венценосной твари? Гляньте, оно ещё вчера лазало по пальмам в поисках пропитания, а сегодня своими словами пересказывает Священное Писание, снабжая историю закономерным финалом. Концовка фильма — это не отсебятина, это очевидный вывод, который наверняка доказывается математическим путём.
Аронофски гениален, глупо отрицать очевидное. Как гениальна история Поэта и его Музы, живущих в мире и согласии до тех пор, пока у Поэта не пропадает вдохновение, а вместе с ним аппетит, потенция и смысл существования. Тогда-то Муза, искренне считавшая себя счастливой, оказывается в крайне неловком положении. Она с удивлением обнаруживает, что крепкий алкоголь и дружеская беседа занимают Поэта много больше, чем её роскошное юное тело.
Поэт — он как завод, конвейер, чья единственная функция — творить, и лишь его творения что-то значат. Всё остальное — декорации, вещи, которые легко заменить новыми. Нерадостная перспектива для женщины, посвятившей жизнь эгоистичному творцу. В сердце Музы гнездится печаль, по телу снуют паразиты… где-то в тишине слышится лёгкое «Дзынь!» Бедняжка всё чаще поглядывает на подвальную печь, будто надеясь воскресить угасшее пламя любви. Или сжечь назойливых паразитов.
«мама!» могла бы стать шкатулкой с двойным дном, образцовым аллегорическим шедевром, но не стала. Если события первой половины картины можно трактовать по-разному, вторая не оставляет простора для воображения. Аронофски милостиво избавляет зрителя от мыслительной агонии, возлагая священную миссию поиска глубинного смысла на собственные плечи.
Людям, совершенно не знакомым с христианством (а такие вообще есть?), будет сложно переварить основной посыл фильма и в особенности его концовку. Действия главного героя вызовут у них широчайший спектр эмоций — от недоверия до полнейшего офигевания. Опять же, досадно, что Аронофски не приберёг альтернативного объяснения творящемуся на экране аду. Вместо шкатулки с двойным дном зритель получает бездонный колодец, шокирующий своей, ну… бездонностью.
Любую киноленту по мотивам годного литературного первоисточника можно обвинить в уйме грехов: тут вам и вырезанные сюжетные линии, и выброшенные за ненадобностью целые куски повествования, и вышеупомянутая отсебятина. Фокус в том, что «мама!» с лёгкостью может позволить себе что угодно. Даже боевых человекоподобных роботов и ядерную бомбардировку! Хотя нет, не может: бюджет камерного ужастика не позволяет развернуться. Впрочем, одна батальная сцена в фильме таки присутствует.
Инфернальная дикость происходящего убивает мозг вернее тяжёлых наркотиков. А потом Аронофски вытаскивает из рукава до поры припрятанный туз. Неожиданное просветление сродни лёгкой контузии; ватные ноги в комплекте. Как ни странно, вместе с финальными титрами возвращаются аппетит, потенция и желание творить. Все мы в некотором роде творцы, не правда ли?
Источник: kg-portal.ru